«Сіз өзіңізді алматылық ретінде сезінесіз бе?» - такой вопрос задавали казахоязычным/билингвам студентам в ходе одного социологического исследования. Оставив в стороне вопросы методологии и интеллектуальной традиции, требующей исследование такого рода, интересно обсудить постановку самого вопроса.
В такой постановке сокрыто особенное видение города, в котором он есть некая высшая незыблимая ценность, универсальная категория и венец социальной эволюции, с имманентным ему порядком и правилами, которые производят всеобщее благо, и которые поэтому не подлежат пересмотру или критике. Мы верим в это почти догматически, как верили когда-то в неотвратимость наступления коммунизма или в свободный рынок, как будто городское общество не пребывает в конфликтах, будто в нем нет ни борьбы ни интересов. В поддержку такому мировоззрению работает существующая неолиберальная система производства знания, главным рефреном которой становится догма – города производят прибыль и современное знание.
Но тут стоило бы задаться вопросом – а достаточно ли этой прибыли и знания всем, и отдельным вопросом о том, каким интересам и каким кругам служат эти прибыль и знание. В недавнем интервью Юваля Харари Марку Цукербергу можно было наблюдать описанное в действии: Харари в ответ на позитивный настрой Цукерберга адресует ему свое легитимное сомнение – что если все выгоды, которые принесут человечеству новые технологии, снова осядут в нескольких местах планеты, таких как Кремниевая долина и юг Китая, а Глобальный юг продолжит беднеть, болеть и воевать. Подобные неудобные вопросы сами разрешаются, когда кто-то успешно проходит выдуманные для возведения барьеров процедуры инициации и становится алматинцем, нью-йоркером, лондонцем и тд., а вся проблематичность бедноты и стигматизации в городе - это временные неудобства, которые диалектически ведут к прогрессу.
Возвращаясь к первому вопросу и его генезису, такая постановка вопроса генетически произрастает из давних мечтаний о золотом веке – о Модерне, из развенчанной теории модернизации, опасных тем, что для существования им нужно, чтобы присутствовал отсталый объект, которого прогрессивный субъект мог бы подтягивать к модерным ценностям, по пути полностью девальвируя ценность накопленного отсталым память, культуру, и призывая отказаться от идентичности и обрести некую новую – от трех категорий, которые сегодня признаются многими мыслителями самыми важными для преодоления всех «темных сторон модерна». Нам известно, как трагически заканчивались модернизационные проекты для нас и других стран, как наша, существует большой пласт литературы и целая постколониальная теория, но, как давно известно, колониализм рано или поздно уходит, но наша колониальность и воспроизводящие ее структуры остаются надолго, а нам остается только диагностировать и изучать его патогенез.
За феноменами из реальной жизни далеко ходить не приходится. У нас на руках есть и явные примеры: жители городов, испытывающие ксенофобию к приезжим из аулов, точнее говоря к фигуре «мамбета» произведенной ими, и ностальгирующие по некоему утраченному золотому веку. Известно, что говоря что-то, мы всегда говорим что-то о себе и о своей идентичности, нежели о своем предмете, поэтому этот феномен является валидным для постколониального разбирательства. К этому же разряду относится, например, скандал, разговевшийся вокруг мужчины, которые в туалете, в месте, предназначенном для соблюдения личной гигиены, ТРЦ, читай на рынке, совершил омовение ног. Оба феномена говорят о том, как некритически воспринимается «городскость» и демонстрируют неготовность или невозможность препарировать социальные, идеологические конструкты, тем самым неосознанно, а может, осознанно, поддерживая несущие конструкции ксенофобской идеи городов для избранных.
Стоит сказать, что кроме подобных банальных бытовых, есть и куда более изощренные феномены. У Бруно Латура есть большой амбициозный текст, написанный еще в далекие 90-е, в котором он рисует необъятное полотно нового устройства социального и природного миров, точнее, какой-то ситуации, в которой они сливаются. Он свою теорию уточнял, задавался вопросом, а не ошибся ли, но главная мысль неоспорима – между декларируемой суперцелью современной экологии о спасении природы и тем, чем она занимается реально - существует зазор. Зазор преодолеть невозможно, потому что в любой политике человек как существо разумное будет высшей ценностью. Но меня здесь интересует не эта мысль, а другая - вслед за Богом, Человеком должна «умереть» Природа, потому что нет в сути ничего качественно иного в любом трансцендентном, до которого мы можем додуматься. Так и экология в простейшем ее восприятии сегодня крутится вокруг сортировки мусора и экологических сумок, и используется как «классовая культура». Но самое главное она, судя по всему, на пороге того, чтобы превратиться в структуру колонизации. Я говорю о кейсе Көк Жайлау, вызвавшем к жизни не только множество важных смыслов, но и патологический вопрос «почему негородские» не интересуются экологией, некоторые даже пытались давать ответы, в которых располагали людей вдоль эволюционной шкалы от «отсталый» до «развитый».
Другими словами, урбанистика и вообще городская мысль подлежат переосмыслению c постколониальных позиций, потому что нам не нужны города, в которых воспроизводится советская колониальная логика градостроительства, урбанизации и расселения, а нужны города, которые работали бы всем своим естеством на инклюзию, снятие всяких барьеров и расширенного доступа благ тем, кто решает ехать в города, и пострадал от колониальной политики расселения больше всех, кому не доставались прелести жизни в колониальной витрине в виде театров, университетов и других городских форм.
Автор: Асель Мукашева